Всю ночь Насте снилась ерунда. А утром она проснулась от диких воплей и рева. У Лыковых на огороде творился сумасшедший дом.
— Это все собака ваша недоделанная! — орала что есть мочи крупная конопатая тетка, стоящая прямо посреди грядок с капустой.
— Че это она недоделанная! — завопила Танька, высовываясь из-за материнской спины, за что тотчас получила от Антониды Матвеевны.
— А потому что у всех собаки, как собаки, а у вас макаронина! Лучше б кошку завели! Она, поди, чужих курей бы не таскала!
На последних словах громогласной соседки Настасья тихо сползла с подоконника на пол и затаилась, нервно грызя остатки черного лака с ногтя.
— Она не могла ее съесть! — рвалась в безнадежный бой Дэм. — Она при мне была.
— А тебя ночью дома не было. И Пашки тоже! — проорала из-за дальнего забора его младшая сестра, из-за которой, по большей части, Паша и рвался в Темные Властелины. Вредности девчонка была невероятной.
Танька нагнулась, чтоб запустить в сплетницу комком земли, но та мгновенно покинула поле сражения.
— Ах! — развернулась руки в боки тетка Антонида. — Ты еще и дома не ночевала?! Все вампиры, гитары, тряпки черные! А сама...
— Может, хорек это был? — обернулась она к разъяренной соседке. — У меня всех цыплят перетаскал...
— И на мою Матрешу кинулся? Ах ты! — конопатая взмахнула трупом курицы, чуть не залепив ею по лицу Антониды. — Зубы, зубы на шее у ее, глянь! Не хоревы зубы! Да и придушил бы тот сперва, а ваш оглоед, хнырь с имем нерусским! Давай его сюда! Я его сама покусаю! Ну, или плати.
— Шо вы мне вашей курой в морду тычете? — взвизгнула Танькина мать. — А как у ней птичий грипп?
— Ага!! Пришел и горло ей перегрыз!
Антониде крыть было нечем. Она выдрала на меже здоровый пук крапивы и, размахивая им, кинулась за дочерью. Дэм зайцем стрельнула через капустные грядки.
— Убивцы! — верещала хозяйка курицы. — Это вам так с рук не сойдет! У суд подам!
Настя вздохнула и, наскоро одевшись, выскользнула из дому. В конце концов, жизнь — штука сложная, и порой приходится жертвовать чем-то навроде подружкиных собак и соседских кур. В данный момент девушку более всего заботил вампир. Как он там один? Ну, и если совсем честно, немного волновали Пашкины родичи. Сестра, правда, выглядела бодро, но кто ее знает, чего там у нее на шее.
Настя подкралась к воротам ТВ и замерла, настороженно оглядывая двор.
Потом ловко проскользнула сквозь знакомую дыру в штакетнике и по-партизански двинулась огородом, чтоб не видели из окон. Но то ли дома никого, кроме юной сплетницы, не было, то ли все увлеклись скандалом на грядах Лыковых, и к сараю Насте удалось пробраться легко. И так же просто попасть внутрь. А вот там начались сложности — приставная лестница исчезла. Зато в глазах рябило от солнечных лучей, попадающих сквозь дыры в крыше. Настя вспомнила, что вампиры в большинстве фильмов, книг и компьютерных игрушек умирают от солнца, и сдавленно ойкнула, хватаясь за щеки.
Вариантов было несколько. Либо, упырь испарился в страшных муках, либо уполз куда-то в подпол, а, вполне возможно, что улетел в неизвестном направлении, обернувшись летучей мышью. Настя нахмурилась — все варианты ей не понравились совершенно — и хотела уже бежать искать Пашку, как вдруг из-за обломков мотоцикла раздалось негромкое: «Пс!»
Девушка подпрыгнула и узрела вытянутую ногу в знакомых джинсах с вышитыми гладью черепами на коленках.
— Машка, ты, что ль?
— А ты ждала прынца? — ядовито пропела Дыня, выбираясь из металлолома.
— Ну, вообще-то это не твой сарай, — Настя гордо сложила руки на груди в позе «Наполеон отдыхает». — А ты что здесь делаешь?
— Да вот, панимашь, — гнусным голосом пропела Дыня, усаживаясь на старое колесо от «Жигулей», которое Пашка подвесил к балке, и начиная неспешно раскачиваться. — Я всю ночь не спала, и в голове у меня появился целый каскад интереснейших мыслей, до которых веками не мог додуматься никто из... никто, в общем.
Настя вздохнула. Когда Машку начинало нести, продолжаться это могло часами.
— Если вы с Пашкой действительно решили довести дело до конца, то куда бы вы поместили тело? Конечно, есть вариант, что вы опять закопали эту мумию. Но, к сожалению, зная Пашечку и учитывая его тщательную подготовку к данному мероприятию, скорее всего, банкет продолжался здесь... — Дыня окинула широким жестом сарайку. — Я права?
— Ну, можешь копать, — отрезала Настя. — Вперед и с песней.
И взглянула на Машку сверху вниз. С таким презрением, которое испепелило бы любого вампира не хуже ясна солнышка.
— Копать... — толстуха фыркнула и, презрительно поджав губы, оттолкнулась от пола. Колесо плавно качнулось. — К твоему сведению, я вот этими самыми глазами видела, как с чердака метнулась какая-то дрянь. Черная, взъерошенная: то ли нетопырь, то ли ворона. Ты уж прости, но я ей вслед камнем зашвырнула. Искренне надеюсь, что это не ваш с Пашкой вапирчег.
— Вот дура! — Настя ухватилась за веревку и сильно толкнула импровизированные качели, так что Дынька закрутилась вокруг себя. — Совсем сдурела над зверюшкой издеваться? Говори, где он сейчас?
— Гринписовка х…ва! — завопила Машка, вцепляясь в колесо и заваливаясь на бок. — Да жива твоя мыша, под вашу крышу и забилась!
Настя, не рассуждая больше, кинулась домой, и издевательского смеха Дыньки не услышала. И не увидела, как что-то бесшумно скользнуло с чердака, обхватив веревку качелей черным туманом:
— Ты бы хоть шею умыла, что ли. Тебя и кусать противно.
Машкины коленки подломились, и пару шагов она проделала на четвереньках. А потом с визгом, перекрывшим скандал вокруг курицы, выскочила наружу и развалила хлипкий забор между Пашкиным двором и Лыковским. Ошеломленная Танька на время забила на такса. У подлой скотинки защитников набралось и без того — на вопли вышел Сам, как торжественно именовала Танькиного батю мама Антонида. Вывернувшись, точно уж, из клешни соседки, Дэм рванулась Дыньке на помощь.
— Он... там, — не вставая с гряды, прошипела толстуха. — Он меня... кусить...
— Ой, лышенько-о, убилася! — перевела стрелки на Дыньку соседка. — Да что ж вас черти носят, окаянных!
— Кто там? — пытаясь поставить Машку на ноги, спрашивала Дэм.
— Кровосос. Они его откопали.
— П...дец, — выразилась Дэм кратко, но емко.
Настя, обернувшись, в ужасе обозрела поле битвы — снесенный Дыней забор, бегущих к ней со всех ног взрослых, и ойкнула. Ну, как Машка в пылу гнева праведного сейчас спалит и ее, и Пашку, и вампира? Перед глазами сразу же возникла картина из какого-то ужастика: толпа горожан, вооруженная вилами и косами, идет громить очередную семейку Адамс.
Девушка развернулась и со всех ног бросилась в сарай ТВ.
— Где вы?! Вы тут? Вам опасность грозит!
Сверху донесся издевательский приглушенный хохот.
Потом съехала лестница:
— Давай, забирайся.
Раздумывать, а стоит ли, Настя стала уже наверху. Лестницу вампир поднял так же быстро, как спустил, и девушка подивилась его силе. Даже Колька-Паровоз так ловко в одиночку бы не справился.
Она слегка поежилась, уселась на все тот же чемодан в крупную клетку и сама себе заметила, что выйдя из состояния сушеного таракана, вампир стал очень даже ничего. Высокий, импозантный — даже грязная одежда не могла скрыть его аристократичность, — чем-то неуловимо похожий на актера старого советского кино, он глядел на Настю, слегка прищурив красноватые глаза, и скалился во все свои вампирьи зубы. Очень белые, между прочим. Прямо мечта дантиста.
— Ты меня укусишь? — спросила Настя тихо.
— Вот еще! Запахи страха и дешевой косметики меня не прельщают, — вампир завалился на старый тюфяк, на котором Пашка, бывало, ночевал, разругавшись с родными.
— Но я же лучше курицы! — неожиданно обиделась Настя.
— Хорошо, иди ко мне.
— Зачем?
— За надом. Хочу проверить, кто ты — бокал с вином или все-таки человек.
И вдруг вампир обвился туманом вокруг Настасьи, а когда она открыла глаза, они сидели на крыше какой-то неведомой высотки, в тени вентиляционного колодца. Внизу раскинулся игрушечный город: сновали машинки; точно мухи, бегали прохожие, по блестящей ветке катился игрушечный поезд.
— Так ты солнца не боишься? Ты точно вампир? — когда отпустило дыхание, спросила Настя, держась накрепко за его руку.
— Точно, — вампир усмехнулся. — Из тех, что у вас зовут высшими.
— Ого!
— Ага. И все равно дурак.
— Почему? — Настасья отошла от парапета, высвободила ладонь и долго дула на нее.
— Потому что попался глупо. И пролежал в той могиле около ста лет.
— Ты...
— Я помню, когда меня убили... в очередной раз... — вампир нехорошо оскалился, что, в общем, не повредило его странноватой красоте. То же белое и черное, что так нравилось их компании, здесь смотрелось совершенно по-особому. Настин папа сказал бы: «Органично». А у самой Настасьи мысли были какие-то смутные, и сердце в груди глухо колотилось — может, от страха высоты?
— А зачем ты меня сюда принес? Или это... иллюзия?
— Не иллюзия, — вампир взметнул смоляными волосами и стремительно облизнулся. — Вам, молодым, ведь нравятся крыши? Заставляют прочувствовать свою значимость? Или кажется, что вот шагни с края — и полетишь, верно?
Настасья с ужасом отступила: ей показалось, вампир каким-то образом прочитал ее мысли. Даже не мысли, странные образы, грезы воображения. Словно она, Настя, была для него стеклянной.
— А как ты стал вампиром? — быстро спросила девушка, опуская голову, чтобы он не заметил ее румянца.
— Тебе обязательно надо знать?
— Не знаю, — созналась Настя. С одной стороны ей было жутко любопытно, но вампир задал свой вопрос таким тоном, что ее сердце отчего-то трепыхнулось, задержалось и забилось с новой силой. Девушка поковыряла ногой просмоленный рубероид.
— Ну… если это тайна или тебе неприятно... Имя назвать хотя бы можешь?
— Имя... — вампир улыбнулся, блеснув зубами, — знаешь, у меня их было столько, что я, кажется, уже забыл, какое было дано при рождении. Но, если хочешь, можешь называть меня Лоренцо.
— Ты итальянец?
Он тряхнул головой:
— Говорю же — не имеет значения. Моя нация — вампир.
Он сверху вниз с легким презрением взглянул на город.
— А как зовут тебя?
— Наст... Белла.
— Белля донна... красавица. А ведь ты мне врешь.
Она покраснела — хотя куда уж сильнее, уставилась в кроссовки, завязанные на бантик:
— Анастасией папа назвал. Банально.
Лоренцо вздрогнул:
— Анастасия... Стаси...
«Как это звучит: Стаси... — глаза вампира затуманились. Он улегся, закинув руки за голову, сплетя изящные пальцы. — Давным-давно у меня была девушка. Вернее, не у меня. Я приехал в тот маленький городок, где кухарки переругиваются через улицу над вывешенным на веревках бельем, а по каменной выщербленной кладке заборчиков вьются плющ и бугенвиллея. Где красные черепичные крыши наутро мокры от росы и резко пахнет морем. Я брал этюдник и выходил в горы или просто на улицы и рисовал. Ко мне подбегали мальчишки и стояли за спиной. А Стаси была прачкой. И глаза у нее были большие и прозрачные. По-моему, она была чуть близорука. Она так смешно сдувала с лица налипшие волосы... И мелкие веснушки были вот здесь, — он указал на переносицу. — А вокруг летали мыльные пузыри. И... еще она была замужем.
Вампир глубоко вздохнул.
— Ну, ты понимаешь, я был храбр и безрассуден, она не отставала. И однажды муж застал нас. Он, — вампир скривил пухлые губы, — ударил меня сзади — так, что я приложился о железную спинку кровати головой. А когда очнулся — Стаси была уже мертва, а я сжимал в руке окровавленный нож.
Нищий художник, чужак без роду и племени, кто бы меня стал слушать? Что не я ее убил, — он резко отстранился от протянутой руки Насти. — Меня бросили в тюрьму, в чердачную камеру под свинцовую крышу. Им было мало, что я смертник, еще хотели, чтобы помучился напоследок. Днем крыша раскалялась донельзя, за ночь остывала. И там, в полусогнутом положении я ждал своей судьбы. И медленно травился парами свинца. То ли они виноваты, то ли моя боль, но однажды я прокусил себе вены.
Знаешь, Стаси, а кровь соленая, как морская вода».
Настя облизнула ставшие отчего-то влажными губы и прошептала, низко нагнув голову:
— Слезы тоже...
— Что? — вампир поморгал, точно выплывая из транса, а девочка утерла нос — одна из морских слезинок повисла на его кончике, неприятно щекоча кожу.
— Ну-ну, — Лоренцо отечески похлопал Настю по плечу, и девушка удивилась, что рука вампира совсем не холодная. Хотя, может, он, как змея, под солнцем нагревается...
Снизу стукнула дверь, и послышались возбужденные голоса.
— А я говорю тебе, она сюда забежала! — резкий Машкин голос взлетел под крышу и разбился пригоршней кусачих льдинок у Насти над головой.
Девушка вдруг поняла, что находится на том самом чердаке в Пашкином сарае, и сквозь щели в крыше сеется солнце. И разговор с Лоренцо на крыше высотки, должно быть, привиделся. Вон голову как напекло. Не бывает чудес, не может вампир унести тебя мгновенно за тысячу километров, ну, может, гипноз.
А Дынька разорялась:
— Вот змеюка. И лестницу спрятала. Не, Колька, Павел, волоките вторую живо. Эт вам не компьютерные гамалки, это живой вампир.
Паровоз заржал. Внизу раздался стук, точно Дынька с размаху пнула Кольку в грудь или живот, и он сел на запчасти.
— Дэм пострадала уже!
— Ты что, думаешь, нашу Беллую донну вампир схрумкал?
— Да мне на нее плевать! Мне песика жалко. И Таньку. Вон, обрыдалась вся. И маменька с крапивой в огороде сторожит. Я за справедливость! А ну на х... за лестницей!
— Они че, с ума посходили? — Настя ошарашено посмотрела на Лоренцо, а потом, полная праведного гнева, свесила из люка лицо, обрамленное длинными, неровно постриженными патлами. — Эй вы, чего вы там задумали? Не даёт покоя слава ван Хельсинга?
— Ага! — Дыня ткнула пальцем в потолок. — Явилась. А ну, слезай, фря! Дракулья невеста!
— Э, — растеряно протянул Пашка, — так мы даже не целовались!
— Я не про тебя, — неожиданно мирно сказала Машка, и Насте ой как не понравились эти вдруг проснувшиеся в подружке спокойствие и благодушие.
— А если не слезу?
— Слезешь. Как миленькая! Парни, кому сказано: лестницу тащить?!
— Так наверху она, — надулся Пашка, — а второй нет.
— А на огороде? Я видела, — сдала ТВ Танька, вплывающая в сарай. Она с мрачным видом прошла на середину и демонстративно уселась на продавленный мотоциклетный шлем:
— Все, я щас плакать буду. Паша, ты же не хочешь меня расстроить?
Коля-Паровоз вздохнул и, поманив друга, молча вышел, на мгновение заслонив могутной спиною солнечный свет.
— М-да... — протянул Лоренцо задумчиво, — не повезло тебе с друзьями...
— Они хорошие! Дай мне слово их не трогать, понял?
— Ох, святая наивность, — вздохнул вампир. — Ну, насчет слова — это ты, милая моя, загнула. Я тебе в верности и дружбе не клялся. И, потом, «слово вампира» — смешно звучит, не находишь?
Настя собралась уже разобидеться насмерть, но тут в сарай вломились Пашка и Колька, затаскивая с собой здоровую металлическую стремянку. Настя снова свесила голову и заметила, как быстро отскочили друг от друга о чем-то тихо шептавшиеся Танька и Машка.
Пока она наблюдала за компанией, вампир как-то неожиданно исчез. Похоже, способен он был на любые сюрпризы. И это с одной-то курицы. Хотя... кто его там знает. Вдруг он с утра закусил поплотнее? По спине Настьки прошел противный холодок. А на чердак уже взбирался Паровоз. Девушка подавила в себе желание опрокинуть его вместе со стремянкой — убьется ведь, костей не соберешь. Следом наверху оказались все остальные.
— Так, короче, — объявила Дынька. — Где ты кровососа прячешь?
И пошла обыскивать уголки. Дэм упала на матрас и всхлипнула:
— Нет тут никого. Кроме этой бессердечной красавицы. Может, в милицию заявить? Ну, что в городе вампир. Или того, маньяк.
— В маньяка, может, и поверят, — протянул Колька.
— Нам — не поверят. Ребят, а вы чего?
— А того, — Дынька ткнула Пашку пальцем в живот. — Вы заварили, а нам расхлебывать? Если скажем, что вампир, то нам в психушку. И так нас все считают за ненормальных. Мещане, — выкопала она древнее определение — не иначе, какое-то кино посмотрела. — И милиция на нас зырит косо. Раз набеленные, и в черном, и о кладбище поем — значит, сатанюги. И никто не станет разбираться. Не, играем ван Хельсингов сами.
И стала загибать пальцы-сардельки:
— Колья осиновые, святая вода, чеснок...
— Чеснок у меня растет, — засопела Танька.
— Он у всех тут растет. За водой Пашка в церковь сбегает.
— Щазз.
— Тока не говори, что у тебя на храм аллергия. Ерунда это все. Пойдешь — и точка. А Колька колов настругает.
— Так я дуб от осины не отличу, — осклабился тот.
— А я пойду с тобой, — Дынька улеглась головой Дэм на колени.
— Не, вы совсем сбрендили, — выдохнула обалдело молчавшая до этого Настасья. — Сначала втянули меня в историю, теперь обвиняете. Сами же заварили всю эту кашу с Лоренцо, а теперь в кусты? И все из-за какой-то курицы?
— Ха! — скривилась Машка, заложив руки за голову. — Смотри-ка ты! Они уже и познакомиться успели...
— Да, при чем тут курица! — завопила Дэм, отчаянно шмыгая распухшим носом. — Думаешь, несчастной птичкой все закончится? Дай этому монстру волю — он весь город вырежет! То есть, высосет! И мы должны спасти...
— А, по-моему, вы просто испугались, — перебил Таньку ТВ. — Сдрейфили, что вампир дел натворить может, а ответственность на вас ляжет...
— На на-ас? — Дыня резко села и язвительно прищурилась. — Позволь заметить, Пашечка, что это в твоем сарае мы сейчас сидим, и именно вы с Настькой раскопали и пригрели на груди чудовище. Дурак! Я же о тебе забочусь! С этой-то овцой все ясно, она с монстром теперь на «ты»!
— А, может, он ее уже того... — Коля почесал макушку, — уже укусить и приобщить успел, а? А ну, показывай шею!
И он угрожающе придвинулся к Насте.
Настя схватила какой-то дрын:
— Не трожь!
— Я же говорю! — сузила глаза Дыня. — Спелась! Коль, хватай ее!
Паровоз, оправдывая кличку, налетел, точно курьерский поезд, и, заломив Насте руки за спину, пропыхтел:
— А ну, смотрите шею ей, мне отсюда не видать, больно уж головой она… А-а-а! — это пленница с размаху двинула Кольку теменем в нос.
Но тут Настасью окружили, стиснули и стали вязать Танькиным пояском.
— Мы ей это, того, суд устроим за защиту кровососа, — высказалась Дыня торжественно. — Если не захочет с нами добровольно сотрудничать.
Наська в отчаянии поглядела на Пашку, но ТВ виновато отвел глаза.
— Я кричать буду, — пригрозила девушка.
— Не будешь! — Дынька стала толкать Насте в рот несвежий носовой платок. Ту чуть не вырвало от омерзения, она вскинула голову и быстро задышала носом.
— Во, так совсем хорошо, — оглядела пленницу Машка. Снова улеглась на матрас и махнула рукой:
— Итак, кто чего хочет сказать?
— Не кусал он ее, — торжественно сообщил Паровоз.
— Ну, так еще укусит. Когда она этого Лоренцу отвлекать станет, — Дынька надула губы.
— Ма-аш... — проныла Танька, — а ты уверена, что он на нее отвлечется, а? И вообще, я боюсь. Мы знать не знаем, где сейчас этот ужастик, может, уже душит кого? Вот насосется, приползет сюда отдыхать, а у нас и кола осинового нет...
— Колян! — вскинулась Дыня. — Вы тут долго еще с Пашкой висеть над душой собрались? Живо за инструментами! А Беллу нашу прекрасную к балке привяжите. Чтоб не слиняла. А то нам с Танькой тоже нет тут резона крутиться, мы пойдем чеснока накопаем.
Распоряжение боевой подруги было выполнено быстро и деловито, и через минуту Настя сидела на пыльном полу, с завязанными руками, неудобно упираясь спиной в косую балку и глотая горячие слезы.
Вернулись борцы с вампирами на диво быстро, Колька разронял колья, Дынька помахивала чесноком.
— А святой воды, значит, нет, да? — крикнула она на ТВ. — Лентяй!
И повернулась к Насте:
— Ну что, будешь сотрудничать добровольно?
Настя гордо вскинула подбородок, на щеках блеснули мокрые дорожки, а Пашка осторожно сказал:
— Маш, ты б ей платок-то убрала...
Дыня возмущенно фыркнула и вытащила импровизированный кляп.
— Ну?!
— Щазз, — так же мрачно уставилась на нее Настасья.
— Похоже, не будет, — Пашка с тоской пнул кучу принесенных Паровозом кольев: — Слышь, а на фиг нам столько?
— Ну, — Коля пожал плечами, — я не до конца уверен, какие тут осиновые...
— Первый класс, вторая четверть, — закатила глаза Дыня.
— А может, если мы ее пытать станем, он сам объявится?
— Я закричу, — пригрозила Настасья снова, точно зная, что из гордости не закричит. Да и не станут они пытать, так шутят, заигрались.
— Тогда говори: «Клянусь, что ненавижу вампира и никогда не стану ему помогать».
— Не буду.
— Настасья! — воззвал Павел. — Ну че тебе этот вампир? Давай, вымани его, мы быстро. Ему даже больно не будет, он неживой.
— Ага, раз — и нету кровососа, — Колька ловко воткнул кол в матрас. Дынька свалилась на пол и разоралась.
— А с чего это ты взял, что ему не будет больно? — Настя огляделась, ища пути к отступлению. Тщетно. Рядом торчал Паровоз, а победить его комплекцию даже с разгона у нее не получилось бы.
— Так говорю ж: неживой он... — Пашка растерянно почесал макушку и сделал несчастное лицо. — Слушай, ну че ты так в него вцепилась, а? Он тебе не котенок брошенный, а гроза и напасть всей округи. Ну, в будущем. Недалеком.
— Я не буду вам помогать, — чуть ли не по слогам выцедила Настька. — Потому что вы подлые сволочи.
— Хренассе! Мы тут родной город защищаем, а она выражовывается. Вот жаба! — Машка резко встала и нависла над бывшей подругой всеми ста восемью килограммами. — Да я на тебя счас сяду — и ты хрупнешь. Поняла?
Настя плюнула Дыньке в лицо.
— Ого! — озвучил общее ошеломление Паровоз.
— Ты, сцучка! Я тебя счас в землю закопаю, — Дыня утерлась локтем.
— Убедилась? — прозвучало негромко из дальнего угла. — Все еще считаешь, что они хорошие?
— Ага! — Дынька оттолкнула Настю, намереваясь самолично повязать вампира. — Явился, защитничек! Я же говорила — сработает!
— Маш, ты б того... — нерешительно бросила ей в спину Дэм, — осторожнее. Пусть вон Колька его сшибет, у него кол в руке осиновый.
— Это береза, — меланхолично уронил Лоренцо.
И тут чердак накрыло ледяным ветром. Старый шифер приподнялся дыбом, Колька икнул, Дэм взвизгнула. Пашка едва не сверзился в люк, но его подхватили за капюшон балахона с ухмыляющимся черепом на груди и подвесили на балку отдыхать.
— Отпустите меня! — завизжал ТВ высоко и жалобно и смешно задрыгал ногами. Дэм молча отпихнула Кольку, и через секунду макушка ее скрылась в люке. С душераздирающим воплем ринулась Танька наружу, призывая маму, папу и милицию.
— Что?! — завопила Машка, выпячивая вперед грудь, точно собираясь бросаться на амбразуру. — Кровушки нашей захотелось?
— Во дура, — бормотнул себе под нос Коля и вслед за Танькой скрылся в люке.
— Да зачем ты мне сдалась, — фыркнул вампир, освобождая Настю от пут и перевязывая бантиком Дыню. — Ладно, повисите тут и подумайте, что быть подлецами — вредно. Или у вас вовсе принципов не осталось?
— Спа-спасибо... — задушено сказала Настя и вдруг, неожиданно даже для себя самой, разревелась.
— Пошли отсюда. Куда-нибудь, — произнесла она между всхлипами. — А то сейчас на самом деле явится Танька с милицией.
Вампир усмехнулся, положил руку на плечо девушке, и буквально через мгновение окружающая обстановка сменилась. Камин. Старинный шкаф на гнутых ножках. Огромные глубокие кресла, гобелены и канделябры на стенах.
— А пусть явится, — Лоренцо откинулся в одном из кресел напротив. Настя, оглядевшись, поняла, что сидит в другом.
— Неужели думаешь, поверят рассказам о вампирах? Знаешь, насколько я успел узнать твое время, у вас не осталось места старым легендам.
— А мы где?
— А разве это важно? — он улыбнулся. — Стаси. Главное — ты со мной. А знаешь, почему людей так прельщает мой народ? Мы сохранили первозданность ярости и охоты, чистоту первой страсти, утерянную цивилизованными людьми. Азарт! Прав был дедуля Фрейд — нами движут любовь и ярость. Мы не играем в жизнь, мы живем. И ты чувствуешь это, верно?
Настя кивнула. Она почему-то сейчас не боялась ничего и не хотела никого играть. Ни Беллу, ни девочку-готку с лицом больного Пьеро. Просто — быть самой собой. С ним рядом.
Мир плавно закручивался, тек вокруг нее, и Насте казалось, что она летит.

Тока не говори, что и ты гот.
И вообще, настоящие готы давным-давно вымерли, от них только готика и осталась.