За остаток дня Тарне встречала Аррайду лишь несколько раз. Та была невероятно занята и крайне рассеяна, и лютинистка просто не рискнула к ней подходить. Девушка думала, что не увидит наместницу по крайней мере до утра, но ближе к полуночи та растолкала сонную лютинистку. У Аррайды за спиной томились Драугас и Сапожок, другой охраны не было.
Сперва Тарне сидела, моргая, протирая глаза, не узнавая госпожи. Она впервые видела наместницу в платье и вынуждена была признать, что выглядит та ничуть не хуже Гивате: высокая, стройная и очень женственная. Серебряное платье колыхалось, завиваясь вокруг лодыжек; от локтей спускались широкие рукава; на груди блестела вставка, шитая жемчугом. И совсем неуместно смотрелся меч у бедра — в кожаных вишневых ножнах, украшенных самоцветами. Меч был прекрасен по-своему, чуть изогнутый, с рукоятью, обвитой полоской кожи; на ремешках, сияющих начищенными бляшками — но не годился для этого платья и легкого короткого плаща на меху.
Но лицо над сверкающим платьем и плащом было страшно. Кровящие губы закушены, глаза сухо, болезненно сверкают, под ними лежат плотные тени. Зато короткие волосы аккуратно расчесаны и украшены диадемой, точно собранной из сверкающих капелек.
Тарне сидела, приоткрыв рот, не зная, что сказать.
— Я иду в «Два меча», ты со мной?
— А… — лютинистка запнулась. — Да, сейчас.
Она стала наскоро приводить себя в порядок, а поскольку спала не раздеваясь, то лишь отряхнула одежду да расчесала волосы пятерней.
— Я готова.
Четверо вышли из ставки и спустились к морю, где ждала лодка с гребцами, и через пять минут были уже на одной из самайнских галер, которая, обогнув мыс, доставила их к пристани Гривейса.
Драугас настаивал, чтобы Аррайда взяла охрану, но наместница лишь обожгла его взглядом и стала подниматься по склону к светящимся окнам корчмы.
Гости вошли в яркое, заполненное шумом и вкусными запахами тепло.
К ним тут же подбежала пухляшка Марина с приветствиями и вопросами, что подать. К очагу придвинули стол, накрыли свежей скатертью, и Марина с помощниками принесла ужин. Сапожок, глотая слюнки, цопнул с деревянного блюда жареную рыбину. Да и сама Тарне закатывала глаза, мечтая что-нибудь стрескать. А вот Драугас, подвинув Аррайде кресло, вместе с ней налегал на карианское вино — сладкое, очень легкое. Но Тарне знала, как сильно оно может ударить в голову.
Аррайда с кубком в руке глядела на пляшущий огонь.
Горевшее по таверне веселье словно замирало рядом с ней, увядало, пряталось искрами под пепел. И ближе к полуночи посетители стали разбредаться. Марина, зевая, протирала стойку.
— Что-то грустно сегодня, — пожаловалась она Тарне. — Ты ведь лютинистка? Спой что-нибудь.
Кудрявая стеснительно вытерла ладони о штаны.
— А что?
— Если это не покажется тебе слишком скучным, — сказала холодным голосом наместница, — спой о любви.
— Скучным? — переспросила Тарне, заикаясь. Стала подстраивать лютню. Голос сперва дрожал, но потом окреп и разлился по таверне, достигая самых дальних уголков. Он был высоким и чистым, он трогал сердца. Все слушали заворожено.
— Когда потоки голубого шелка
Протянуться по небу с края в край,
И перья белые взметнутся, как ресницы,
Тогда иди — меня встречай.

Когда утонут в золоте деревья,
И бриллианты вспыхнут на траве,
И серебро дождем падет на землю,
Тогда и я вернусь к тебе.

Когда тарелку золотую на востоке
Поставят на накрытый шелком стол...
Но вдруг госпожа оттолкнула тяжелое кресло и выскочила из корчмы.
Струна испуганно тренькнула.
Тарне переводила глаза с Сапожка на Марину, приоткрыв рот. Драугас кинулся за наместницей. Прошло несколько томительных минут. Лютинистка встала.
— Пойду, попрошу прощения.
— Ты ничего не сделала, — испуганно сказал оруженосец, подскакивая следом. Они вышли в ледяной синий сумрак Гривейса. Внизу тяжело ворочалось, билось о камни море, заглушая все звуки мира. Даже ветер выл слабее.
За углом таверны блеснул огонек, и Тарне с Сапожком и пухленькой Мариной устремились туда. Замерли. Сапожок судорожно втянул воздух, трактирщица пискнула, Тарне притиснула к груди лютню.
Среди валунов полыхал костер, облизывал их серые с прозеленью бока. Драугас привалился к одному из камней, сидя на корточках; его золотые каралисские глаза остекленели. А на костре плясала босая Аррайда. Огонь обнимал ее лодыжки, грыз платье, взметывался до рыжего пламени коротких волос. Ладони плескали над головой, как две алые, подсвеченные огнем птицы. Вился, рвался к небу белый дымок. А сверху глядели ледяные звезды.
Той, что пляшет в костре босиком,
Дела нет до людской молвы.
Словно бабочек легкий рой,
Из ладоней над головой
Разлетелись
цветные сны.
Кто-то над пропастью строит мосты,
А кто-то летает просто так.
Осколки льда в сердцах и в глазах
Растопит пламя ее костра.
Танцуй! — и да будет так!..
Тарне не знала, родились эти слова у нее в голове или она просто слышала их где-то и когда-то. Кучерявая глаз не могла отвести от плясуньи, и это длилось то ли вечность, то ли мгновение.
Марина ойкнула. Наваждение спало. Тарне с Сапожком кинулись к наместнице и вырвали ее с костра, стали прибивать горящее платье.
Толстушка трактирщица надавала пощечин Драугасу. Каралис крепко подхватил Аррайду и усадил на плащ, стал осматривать ее ноги.
Марина вытерла лоб:
— Уф-ф, обошлось.
Набросили на плечи Аррайды плащ оруженосца. Она сидела с каменным лицом, молчала.
— Идем в тепло. Ну, идем! — Тарне потянула наместницу за руку — холодную, липкую. Потом, повинуясь порыву, стала на колени, заслоняя от взглядов.
— Что с тобой? Это… он? Эйран? Он тебя обидел?
— Нет! Он… сказал… — губы Аррайды вдруг затряслись. — Он хочет закрепить наш союз с крепостью Ветер моим браком с Длинноволосым.
— Чего-о?!
— Я сказала, что не могу исполнить этот его приказ. И сказала, что его ненавижу. И… ударила по лицу.
Лицо Аррайды было бледным-бледным, из-под опущенных ресниц текли медленные слезы.
— Он что, совсем сдурел?! Хоть бы Рольфа спросил этого, хочет ли…
Наместница, не отвечая, обрывала с подола некогда прекрасного платья клочки обгорелой ткани.
— Он уехал.
— Пойдем, — Сапожок вздыхал и стыдливо топтался рядом. Костер догорел, делалось холодно и темно.
Тарне с Драугасом помогли Аррайде подняться и повели к светлому прямоугольнику раскрытой двери.
— Ее надо напоить горячим и уложить, — шепнула лютинистке Марина. Аррайда услышала и рванулась:
— Нет!
— Я посижу рядом, — пообещала Тарне. — Ой! Я лютню там забыла!
Сапожок кинулся за инструментом.

Час или полтора Аррайда пролежала в постели в комнате наверху. Тарне клевала носом в кресле. Слабый звездный свет вливался в окно.
Неожиданно госпожа зашевелилась.
— Который час?
Лютинистка выразительно зевнула:
— Поздно уже. А… что?
— Я совсем забыла…
Наместница набросила на плечи плащ и, как была, босиком, стала спускаться по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. Все это происходило, словно во сне, и совсем не сразу Тарне бросилась следом. Выскочила под секущий соленый ветер. Вслед за госпожой побежала по склону.
— Эй! Ты куда? Не надо! — рыжая споткнулась о камень и упала, ссадив колени. Со стоном втянула ледяной воздух. — Постой!
Аррайда двигалась так мягко и легко, что ни один камешек не хрустнул под стопой. И, казалось, она не испытывает неудобства, шагая босиком по россыпи щебня, спускаясь к морю.
Тарне наконец нагнала наместницу, ухватила за локоть:
— Ты куда?
Передернула плечами:
— Холодною Эй! Ты же не собралась лезть в море?
Она наклонилась над светлой водой. Брызги прибоя тут же словно леденели на песке. Тарне обхватила себя руками и задрожала. Аррайда бросила ей плащ:
— Укройся.
Стянула через голову платье и кинулась в соленые волны. Тарне взвизгнула. И, боясь раздумать, прыгнула следом. Тяжелая волна окатила лютинистку по грудь, едва не бросила на спину. Тарне успела заметить вдали темный абрис рыбацкой лодки и отважно забарахталась, пытаясь плыть за Аррайдой. А после так же отважно пошла на дно.
Очнулась она оттого, что кто-то растирал лицо шершавой ладонью. Все тело болело, но, как ни странно, Тарне было тепло. Хотя и неудобно — в спину ребром упиралась жесткая доска. Ну и во рту застоялся соленый вкус.
Девушка распахнула глаза и увидела над собой лицо найенна: вытянутое, узкое, с выпуклыми глазами и высокими скулами. Разглядев, что Тарне очнулась, он отстранился и хмыкнул:
— Жива.
Над Тарне склонилась наместница: усталая и все еще бледная, насколько можно было разглядеть в полутьме. Губы Аррайды были крепко сжаты.
Девушка попыталась приподняться. Найенн буркнул:
— Лежи, опрокинемся!
Только сейчас Тарне осознала, что находится в лодке, стоящей на якоре в каком-то достаточно спокойном месте — ее лишь слегка покачивало на волнах.
— Ч-что со мной?
— Тонула ты, милая, — найенн ухмыльнулся. — Не плыви, коли не умеешь.
— Я…
— Из самых лучших побуждений…
«А нам теперь возись. Время трать», — закончила Тарне про себя и горестно вздохнула.
— Леди тебя вытащила.
— А… спасибо…
Она вспомнила расколыханные маслянистые волны, стенами вздымающиеся вокруг, заслоняющие черное небо с россыпью ледяных звезд; как рот и нос заливает жгучая от соли вода, тело цепенеет, и Тарне тянет на дно, лупит о камни, волочет и ворочает.
Девушка содрогнулась, вырвала водой.
— У… а мы думали… — найенн стянул с нее мокрый плащ и укрыл какой-то рогожей. Поднес ко рту долбленку. Тарне глотнула, обожглась, закашлялась.
— Все, простуды не будет, — найенн хрюкнул, хлебнул сам и подал долбленку Аррайде. Она глотнула и коротко задышала. Тарне глядела на наместницу снизу вверх, упираясь в банку спиной. Прибой плескал о валуны, а звезды над головой, казалось, ни капли не сдвинулись за это время.
Холод глубины отпустил девушку, и ей хотелось сказать Аррайде что-то хорошее, но не хватило слов.
— Подходящая ночь для купания, — найенн оскалился. Его язвительные интонации никак не вязались с чуть хриплым, глубоким голосом.
— Все привыкли, что я купаюсь в любую погоду. Альв, почему ты не рассказал мне о шкатулке Гивате?
Найенн хохотнул:
— А должен был?
— Нет.
Скальд и хирдман пошевелился, весло скрипнуло в уключине, стукнуло о воду.
— А так. Никакой шкатулки Гивате у нас не было. Но пусть думают, что была. Внести рознь в стан врага…
— Тебе это удалось.
— Не отрицай своих заслуг, леди. Я уже знаю, что было в лагере, и я восхищен.
— Мне нужна твоя помощь, Альв.
— И она у тебя будет.
Тарне лежала тихо-тихо. Ей даже странно было, что она не кричит от удивления. Оттого, что рядом сидит легендарный певец найеннов, не то брат, не то побратим подло убитого Гивате Сигурда Змея. Непослушными губами лютинистка попыталась напеть вису о битве у прибоя и о цене крови, уплаченной за остров Весны. Эту песню уже подхватили и распевали по Соленой степи менестрели — и не только из найеннов и полунайеннов родом.
— …не знал, что с девчонкой сражался…
— О, — усмехнулся Альв. — Девочка оклемалась. Ты менестрель, так?
Тарне кивнула.
— Как я.
Найенн повернулся к наместнице, поправил плащ у нее на плечах.
— Я знаю о бегстве Гивате и Гивела, они направились на восток, к землям Белтайна. Там уже ждут мои люди. Перехватят, не сомневайся. Хуже, если их успеет поймать Бьерн Босоногий. Этот явился со своим серпентаром, когда Змей посылал за подкреплением после взятия Ломейи. Бьерн не нашего рода и мне не подчиняется. И остался недоволен, когда ты взяла с меня клятву не воевать против вас.
— Часть флотилии отделилась и пошла за ним. У меня есть донесения разведки.
— Так или иначе, Арри, у тебя будут сведения об этих двоих, — Альв скрипнул зубами. — И Гивел. Прости, Гивате я оставлю себе. Ловко змеюка вывернулась и быстро сбежала.
— А что, ждать, пока подпалят хвост? — Аррайда отвела ото лба налипшие волосы. — Если б Гивел не впал в истерику и не стал махать ножом, ушли бы еще быстрее.
А Тарне задумалась, зачем Гивате найенну. Вряд ли для постельных утех: вон как сжимает длинные пальцы с лишней фалангой. Эти пальцы, не спрятанные в рукава или броню, девушку просто пугали. Должно быть, Альв не оставляет мысли отомстить за брата. Лютинистка осторожно выдохнула, стараясь не привлекать внимания.
— Хорошо, — медленно произнесла Аррайда.
— У меня тоже есть вопрос к тебе, госпожа. В крепость Гисель, отбитую нами у белтайнов, явилась некая Хальдра, рыжая полунайенка. Пытается вынюхивать и выспрашивать, сует нос во все щели, и рассказала какую-то ерунду о разбитом корабле. Это твоя девочка? Тогда ты ее подготовила худо.
Аррайда улыбнулась.
— Вы ее не тронули?
— Да нет пока, — найенн простодушно почесал темя.
— Это девочка Гивате. Но… некоторым образом она работает на меня. Так что можешь подарить Белтайну все, что считаешь нужным.
Альв рассмеялся. У хирдмана был красивый, спокойный смех.
— Ну что ж... Погоняем перед ней серпентары, пусть считает. Я так понимаю, рыжую надо вернуть в целости и сохранности? Или можно для достоверности слегка оцарапать?
— Как сложится.
— Хорошо.
Наместница глубоко вздохнула:
— Тогда до следующего ночного купания.
Найенн улыбнулся:
— Как обычно, на том же месте. Только ты, — он пальцем приподнял Тарне курносый нос, — больше в воду не лезь.
— Я умею плавать!
— Ага. Мы это уже поняли.
**************************

Песня о тарелке -- Талька Саруге-Шалар.