| Триллве | Дата: Среда, 21.11.2012, 15:27 | Сообщение # 1 |
 Великий магистр
Группа: Князь
Сообщений: 14148
Награды: 87
Репутация: 93
Статус: Offline
| Глава 56.
Венисса поражала яркостью нарядов, шумом, многолюдием. Она успела передохнуть от летней жары, и теперь начинался сезон карнавалов и ярмарок, который должен был продлиться до самого праздника Избавления, который здесь отмечали не менее, а то и более пышно, чем в столице.
Это поведал Сингард, пока мы с Одрином, сходя с камней дольмена, озирали сверху вниз заполненную народом, гомонящую площадь. Муж так крепко прижимал меня к себе, что дело должно было закончиться синяками — для обоих. Кроме того, в сагуме, кольчуге и накидке поверх нее было невыносимо душно. От этого ли, от шумов, от запахов или от вечернего, но все еще резкого солнца у меня закружилась голова.
— Сингард, леший тебя ешь! — муж бережно усадил меня на ступеньки.
— Подержи! — лекарь сунул ему в руку поводок бабушки Ауроры. Она пребывала в своем кошачьем виде, и чтобы не смущать народ и стражников, дедуня нацепил на нее поводок с ошейником и намордник — все густо усаженное самоцветами, но унизительное для вольнолюбивой кошачьей натуры. Бабушку долго уговаривали, улещивали и ставили вопрос ребром, пока она не сдалась. А теперь вокруг дольмена, где она восседала подле нас с презрительным выражением на морде, постепенно собирался народ. Громко интересовался, на какие кунштюки способна кошка, и даже кидал мелочь за лицезрение. Сингард сосредоточенно копался в объемистой торбе в поисках лекарств. Одрин выходил из себя.
Муж был в любимой серебристо-синей тунике поверх кольчуги, и даже не подумал прятать заостренные уши под волосами или модным в Вениссе беретом. Но, похоже, в этом и не было необходимости. Элвилин здесь было ничуть не меньше, чем в Твиллеге, и они нисколько не скрывались — должно быть, вольному городу и его дожам плевать было на строгие установления Ордена Божьего Суда.
На князя пялились с не меньшим восторгом, чем на кошку, по толпе бежал шепоток, а кое-кто срывал головные уборы и кланялся. Одрин морщился с досадой.
— Ну, скоро ты?
Если мы и намеревались попасть в город незаметно, это у нас явно не получилось. Хорошо, хоть дедушка Фенхель сразу отправился в Школу Изящных Искусств, к одному из своих многочисленных творений, пообещав встретить нас там. А мы запаздывали.
Кто-то, озаботившись моим положением не меньше Одрина, протянул нам кувшин воды. Благодатный дождик обрушился мне на лицо, и я смогла видеть ясно. А тут и Сингард наконец-то дорылся до нюхательных солей и, пока Одрин занимался мной, живо сторговал в толпе осла и четверых смуглых молодчиков с паланкином. Шелк занавесок был ветхим и пыльным, от силачей разило оливковым маслом, зато внутри можно было укрыться от навязчивых взглядов, положить Одрину голову на грудь и прикрыть глаза.
— Ну, что, — пророкотал Сингард, заглядывая под занавеску, — сразу в ШИЗИС или по Вениссе проедемся? Давненько я тут не бывал, а жаль.
Я распахнула глаза и выглянула: тушка лекаря на ослике смотрелась внушительно, как комод, бабушка Аурора нетерпеливо дергала хвостом и шипела, а ослик отзывался флегматичным «И-а».
— Можешь прогуляться, — раздраженно ответил князь, — а мы к Орландо. Пошли! — рявкнул он на носильщиков. Они дружно вздернули паланкин и ровной иноходью помчались в переплетение улиц.
Несколько раз, отлипая от Одрина, я высовывала любопытный нос за занавеску и видела нависающие над набережной высокие дома со стрельчатыми окнами и треугольными фронтонами. Окрашенные кто во что горазд, с заплесневелыми цоколями и краской, облезающей чешуйками — и все равно живописные. Видела стеклянные высокие фонари. Пологие мостики через каналы и набережные с ажурными перилами. Любовалась плавно скользящими по воде узкими черными лодками — правда, воняла вода просто ужасно! Мимо нас проплывали балюстрады с цветами в вазах, тесные горбатые улочки, похожие на ущелья, и крутые каменные лестницы. А высоко над крышами сияли на северных горах ледники. В целом Венисса походила на бокал с прихотливо отколотым краем — частью стоя на сваях в озере и постепенно подбираясь к горам, защищавшим ее от северных ледяных ветров: вплетенное в зелень стеклянное, цветное кружево. Полузабытая сказка на элвилинских корнях, о чем муж не преминул с гордостью сообщить.
— Знаешь, Триллве, — он взял меня за руку, — похожий город есть там, за звездами, откуда элвилин пришли, и мы, насколько сумели, постарались воплотить его здесь. Как память об утраченном. Память хрупка, ее можно стереть. Сказки могут забыться, гобелены — истлеть. Но музыка, воплощенная в камне, вечна.
Он замолчал на мгновение, горькая складка пролегла между бровями.
— Я боюсь иногда, что наша память о родине — сон, призрачная сказка. И надо жить тем, что есть и как есть, не выдумывая миражи. Может, потому я и рванул сюда, наплевав на опасность: чтобы сразу встать лицом к лицу с реальностью. Чтобы сразу знать, что…
Я ободряюще сжала руку Одрина. И проворчала чуть слышно:
— Ну вот, хоть бы берет надел. А то в Ордене от твоего нахальства с ума сойдут. Старший князь элвилин в Вениссе, в открытую, без маскировки…
Он весело усмехнулся:
— Потому и без маскировки. Узнают, но не поверят. Шпионы спятят, не понимая, доверять ли своим глазам. А нас уже не будет здесь.
— У-у, — протянула я опечаленно. — Я-то надеялась увидеть город.
— Обязательно увидишь, девочка моя, — тепло дохнул Одрин мне в ухо. — Сегодня вечером и увидишь. На карнавале нас трудненько будет обнаружить.
Мы поднимались все выше в гору, дома здесь уже не теснились боками, их разбавляла привядшая зелень фруктовых садов, почти черные туи и пламенеющие клены. Ветер нес прохладу и сладость зрелых плодов. Босые ноги носильщиков звучно шлепали по цветным гладким плитам дороги. И наконец ее перегородила витая ограда с двумя каменными столбами ворот. На столбах сидели на корточках симураны, прикрываясь крыльями, мрачно пялясь сверху вниз с квадратных насестов, словно предупреждая, что в ворота лучше не ходить.
Одрин громко хмыкнул, расплатился с носильщиками и отправил их прочь. Покачал створкой ворот — петли были смазаны отлично и не скрипели. А за воротами простирался дивный сад — из рощиц, прелестных полянок и ручейков, звенящих в тон льющейся отовсюду музыке.
— Ну-ну, — заметил муж, заправил тунику за пояс и перелез через ограду. Я, подтянувшись, утвердилась на каменном цоколе, прикидывая, смогу ли протиснуться сквозь прутья, потому что ворота растворить для нас было определенно некому.
— А собаки тут есть? — заметила я осторожно. Одрин пожал плечами:
— А что нам собаки?
И задумчиво наклонился над замком ворот. Поводил над ним руками, что-то щелкнуло, и ворота раскрылись. Я так и не поняла: если он управился с запором так ловко, зачем было с гиканьем лезть через забор? Но Одрин уже торжественно протягивал руку:
— Входите, моя княгиня.
И я вошла.
— Ты ведешь себя, как мальчишка.
— Разве это плохо? — князь очаровательно улыбнулся и подмигнул.
— Ты становишься похожим на Торуса.
— Да, — Одрин покивал, — это нехорошо. Это он должен быть похожим на меня.
Я пожала плечами, смиряясь с неизбежным, и окинула взглядом рощицы, куртины и дорожки, прихотливо разбегающиеся в разные стороны.
— Это и есть школа изящных искусств?
— Это ее обрамление. У Орландо всегда был неплохой вкус… и умение зарабатывать. Что-то ты бледная, девочка моя. Когда доберемся до места, я потребую у этого легендарного… пропойцы самую уютную и уединенную спальню.
Он подхватил меня на руки.
— Вот еще! — завопила я и стала решительно отбиваться. — Совет Изначальных мне интереснее возможности выспаться!
— Триллве! Не спорь! — прикрикнул князь. В кусте бузины громко зашелестело, и муж резко повернулся, не выпуская меня из объятий.
— Талька! Что ты себе позволяешь?! Кто этот мужик?
Тут длинноносый, похожий на унылого ежа паренек разглядел мое лицо и испуганно ойкнул, подаваясь назад в кусты. Муж нехорошо сощурился:
— Я — Одрин Мадре, юноша, старший князь Дальнолесья и ваш сюзерен, между прочим. И не смей равнять мою жену с этой… жабой!
Паренек икнул и попытался изобразить изысканный поклон с приседанием и выбрасыванием вперед правой ноги, покачнулся и рухнул весьма увесисто для столь тщедушного тела.
— Я… не…
— Обознался, бывает, — князь спрятал искры веселья, загоревшиеся в глазах, под густыми ресницами. — Отведи нас к Орландо.
— Мастер не принимают!
— Если он недостаточно тверез, мы подождем, пока ты приведешь его в чувство, — громыхнул князь, и попытка паренька подняться так и осталась попыткой.
Князь покивал:
— Хлипкие нонеча пошли менестрели…
— Я — художник!
— Значит, художники.
— Одрин, перестань его дразнить! — выкрикнула я возмущенно. Уши «художника» заалели. Муж устыдился и протянул мальчишке руку помощи, для чего пришлось спустить меня на землю.
— Он не пьян, он скорбит, — поведало юное дарование, проникшись ко мне внезапным доверием. — Его супруга, с которой вы столь схожи власами, исчезла…
— В пятый раз? Или в двадцать шестой? — поинтересовался князь с мягкой ядовитостью в голосе. — Или все же появлялась здесь за деньгами и помощью?
Мальчик заглянул ему в глаза проникновенным, скорбным взглядом:
— За что вы ее так не любите?
Муж склонил голову к плечу и изронил веско:
— За всё.
Скорбел мастер Орландо весьма своеобычно. На зеленой лужайке под яблонями были расстелены скатерти, уставленные яствами и питием (иначе и не скажешь), у скатертей бренчали на лютнях и гремели бубнами укормленные девки и длинноволосые субтильные вьюноши с острыми ушами, то прикладываясь к меду, то утаскивая жирный кусок. Посреди бедлама в здоровом деревянном кресле восседал сам «легендарный мастер», завернутый в шелковую простыню с переброшенным через плечо концом, и тискал телесатую прелестницу, щекотал и щипал за бедро. Девка довольно повизгивала, кормила главу школы изящных искусств с руки и заботливо поправляла на лысеющей главе лавровый венок. А перед ними на траве сидел мальчишка — брат-близнец нашего провожатого — и малевал увиденное, то вдохновенно покусывая кисть, то ляпая ею в палитру. Поскольку подошли мы из-за спины и довольно тихо, мне удалось увидеть на холсте у него на коленях облагороженный вдохновением лик мастера и сменивший девицу музыкальный инструмент — навроде подковы с натянутыми вдоль нее струнами. А веночек из лавра остался, да.
Наше приближение заметили. Из-за яблонь выступили тени в черном, но, повинуясь жесту Орландо, вернулись в засаду.
— Пшли все! Вон! — благородным, звучным голосом отпустил мастер свиту.
Телесатая надулась:
— И я?
— И ты!
Мастер шлепнул ее по заду напоследок и поправил сползшую с плеча простыню.
— Я думал, ты занят войной, Одрин.
— Я думал, ты уступишь место моей жене.
Мастер задумчиво почесал небритую щеку и лениво поднялся.
— Любим мы наступать на грабли, а? Эта тоже рыжая.
Одрин опустил голову, укрываясь волосами:
— Да, я заметил.
— Можешь сказать Цмину, что я не собираюсь иметь с его дочуркой ничего общего.
— А ей ты это уже сообщил?
Орландо вздребеднул жирными плечами:
— Как? Как я могу ей что-то сообщить, если она исчезла? Если я не видел ее уже… раз, два, — стал загибать он пальцы, — хрен знает сколько дней! Месяц? Год? А, неважно!
Он приложился к высокогорлому кувшину, дергая кадыком, липкий мед потек по щекам, распространяя запахи болотной орхидеи и стрелолиста. Мне вспомнились «тонкие длани элвилинских девственниц», и я икнула от смеха.
— Триллве? — наклонился ко мне князь.
Мастер хихикнул:
— Одрин, и ты туда же! Создаем себе идеал, носимся с ним, как с писаной торбой… Я вот тоже воображал себя Энгусом, певцом любви. Даже летавок белых себе завел, чтобы парили над головой, как воплощенные поцелуи. Думал, освобожу девочку от цепей пошлого быта. От ненавистного замужества. Как Кэйр с ее ста тридцатью пятью лебедями. Или сколько их там было? Неважно! И, слившись в песне, будем охранять других влюбленных — таких же, как и мы.
Муж сурово взглянул на него:
— Орландо, что ты несешь? Ты пьян?
Мастер поднял к носу указательный палец и оценивающе осмотрел его:
— Н-ни в одном… глазу… Элвилин не пьянеют, разве что от осеннего меда с капелькой болотной орхидеи. Большой капелькой. Иса была… мастерица. Но нам почему-то нравятся рыжие. Нас тянет к ним, как…
— Иса мертва.
— Да, мне уже доложили. Наконец-то нашелся мужик с яйцами и свернул ей шею. Пардон, — он кивнул мне, обдавая пьяным медовым запахом. — Не при дамах.
Одрина явно одолевали противоречивые чувства: врезать легендарному певцу по морде или окунуть в бассейн, чтобы протрезвел. Но князь только деликатно отодвинул его от меня.
— Я так понимаю, — сказал он холодно, — Энгус и Кэйр — герои какой-то твоей баллады?
— Не моей, — отрекся мастер. И мелодично пропел:
«Где твои белые птицы, Энгус,
Где твои юные жрицы, Фрейя?
Кто выйдет на черный Самайн
Холодным ноябрем?» (Башня Rowan)
Голос у него был густой и звучный, и у меня что-то дрогнуло внутри. Самайн…
— Я всегда был против этой дурацкой Программы, Одрин, и Изоил, кстати, тоже. Но твой отец всех переупрямил. Вот мы и прикусили языки. Но не забыли.
— Не забыли что?
— Все. Риндир, к примеру, тоже западал на рыжих. Вот уж кто бы вписался в Программу, отжигал бы похлеще Люба. Если бы не пропал. Собственно, и Программу запустили после его пропажи. Весельчак, неугомонный бабник, общее солнышко. Жених принцессы и первая жертва Нор-Гейтского Затопления. Хотя тела так и не нашли.
Орландо помрачнел и замолчал — точно лампу в нем погасили.
— Риндиром звали моего пращура.
Мастер отвернулся, махнув рукой, точно что-то стирал с лица:
— Чудес не бывает, княгиня. Кстати, легенду о Триллве придумал я сам. О звезде, в самый темный час упавшей с неба, чтобы указать нам дорогу домой. Видишь ли, Одрин, — Орландо наклонил голову к плечу, — память — слишком непрочная штука, и даже память элвилин, когда на нее воздействовал гипноизлучатель. И я постарался сохранить кое-какие «якоря» на случай, если прилетят спасатели или Четвертая Кровь все же найдется. Легенды, песни воздействуют на подсознание напрямую и сохраняются даже дольше, чем памятники материальной культуры. Хотя о гобеленах и картинах я тоже позаботился. А сооружения мы здесь строили и так.
Впору было хвататься за голову. Мысли он читает, что ли? Ведь едва ли не слово в слово повторил то, что говорил мне давеча муж, глядя на Вениссу. А Орландо продолжал:
— Сингард был замечательный врач. Все, что не касалось нашего маршрута и оружия, почти все мы сохранили.
— По-моему, он и сейчас еще жив, — рассеянно заметил Одрин.
— Помня об упавшей звезде, звездолет бы мы не проглядели.
Мастер глубоко вздохнул, погруженный в себя, словно и не слыша собеседника.
— Звездолет?
— Колесница, летящая между звездами. Типа того. Мгла-а… Сто пятьдесят отборнейших распи… талантов и умниц, несущихся по вселенной. Покорителей пространства, строящих ворота между планетами. И резко застрявших на одной из этих планет. Нам необходимо было выжить и дождаться помощи. И при этом не смущать местное население. Чтобы они не поубивали нас и друг друга. Микроскопом в руке дикаря можно здорово шарахнуть по голове. Альв настоял, Программа была принята. И мы стали плодиться и размножаться, резко теряя в интеллекте, — мастер постучал себя согнутым пальцем по лбу. — Ну, не совсем теряя, — поправился он. — Но кое-какие вещи большинство забыло напрочь. Даже Изначальные. Изоил Сорд погиб в этом дурацком Мерриане, его прибили, как колдуна, кольцо пропало, меч был утрачен еще раньше, вместе с Риндиром…
— Ты об артефактах эпохи затопления?
Орландо сплюнул.
— Ну, можно сказать и так.
Князь потер лоб.
— И ты выкладываешь мне все это так просто, не посовещавшись с остальными?
Орландо подхватил еще один кувшин и встряхнул, взбалтывая содержимое.
— Признаться, я удивлен, что ты вообще этим заинтересовался. Но прошло столько лет, что перед покойным Альвом я чувства вины не испытываю за то, что проболтался.
— То есть, если бы я спросил…
Мастер присосался к меду.
— И что бы я тебе сказал? — ответил он, наконец. — Что мы насмерть застряли здесь, что наш сигнал не принят и спасатели не придут?
Он пожал жирным плечом:
— А так ты прекрасно вписался в здешний мир, завел детей, а может быть, уже и внуков и правнуков. А Иса разнообразила тебе жизнь.
— Упаси Мгла от такого разнообразия, — скривился муж. — И кстати, насчет детей. У меня только один сын, Орландо. Пока.
— Э-э… — мастер отвесил челюсть. — Иса родила от другого?
— Нет, с Торусом все в порядке.
— Значит, младшенький, — расцвел мастер. — А я-то считал, что на детях природа отдыхает. Впрочем, не совру, голос у него был.
— Давай поговорим об этом потом, — произнес князь с кислым выражением на лице. — Нам хотелось бы умыться и поесть, и вообще отдохнуть с дороги. Триллве в положении…
Мастер обвел взглядом мою талию.
— А знаешь, Одрин, я тебе завидую. Лев-ко-ой! — взревел он так, что я подпрыгнула в кресле. На зов прискакал давешний провожатый (тот самый художник, спутавший меня с Талькой) и, получив подробнейшие инструкции от мэтра, повел нас за собой.
— А что такое микроскоп? — спросила я, разглядывая прелестный домик, стоящий между деревьями. Тростниковую крышу устилали опавшие листья; оплетая наличники, пламенел дикий виноград, а за деревянным палисадником цвели цветы, похожие на разноцветные звезды.
— Сие есть инструмент, дозволяющий видеть неподвластное человеческому оку, — Левкой торжественно распахнул выкрашенные белой эмалью двери.
— У Синграда должен быть один, — отозвался муж. — Когда вернемся в Твиллег, я тебе покажу. Идите, молодой человек, мы справимся сами.
Он повел меня на крыльцо и в комнату, открывшуюся за дверью. Здесь все обволакивало уютом и негой. Овечьи шкуры и домотканые яркие ковры на полу, легкие занавески на окнах, мягкие кресла у очага, тарелки на полке и картины… Вещи явно подбирали со вкусом и с любовью, и каждая была на своем месте. Одрин помог мне снять сагум и кольчугу, и мы отправились знакомиться с временными владениями. В доме кроме гостиной, были еще уютная спальня и кухонька с начищенной медной посудой и духовым шкафом. На столе под ручником лежал свежий хлеб, рядом стояли сливки в кувшине, накрытом крышкой.
За домом оказалась бочка с дождевой водой, по которой плавали золотистые березовые листья. Вода пахла лесом и прохладой. Мы смыли пот и усталость и перекусили, намазывая на хлеб мед и варенье и запивая молоком.
— А теперь спать, княгиня, — муж нежно коснулся пальцами моего виска. — Вечером нас ждут великие дела.
Засыпая, я слышала, как он наигрывает на виржинели, стоящей в углу гостиной, простенькую мелодию. Должно быть, это помогало ему обдумывать услышанное от Орландо. А обдумать было нужно многое.
|
| |
| |
