Брови у нее черны, точно смоль,
А глаза синей, чем небо весной…
Это была простенькая песенка из тех, что застревают в голове и могут крутиться сутками. Алиса то нежно мурлыкала ее себе под нос, то орала во весь голос — благо, на полуавтоматической базе по добыче ископаемых никого, кроме нее, не было. Напарник подцепил какой-то космический лишай — незаразный, но кожа от него лезла клочьями, как у дорвавшегося до пляжа отдыхающего. Бедняга скребся и стонал, и Алиса, в нарушение всех инструкций, уговорила его поехать пролечиться. Не может она, Алиса, смотреть, как парень мучается. И вообще, ничего с ней не случится за пару-тройку дней. И вообще, не слишком станции обслуга и нужна — Виртуальный Интеллект сам как-нибудь справился бы. И вообще, инструкции писали замшелые дураки. А еще ей надо в тишине и покое подготовится к экзаменам, а когда напарник скребется и стонет, так какие тут тишина и покой? В общем, плиз гоу хоум, ничего с ней не случится: она, Алиса, девочка уже взрослая. Девятнадцать в октябре стукнуло. Сгинь, мне еще правописание пол- с гласными и согласными учить. Как там пол-литра пишется? Не знаешь? Алиса сердито потерла висок. Вот и ВИ базы не знает, придется в учебник лезть. Так что сгинь. Я тебе вечерами буду рапорта отсылать, чтобы не беспокоился. И напарник уехал. А Алиса осталась. Присматривать за автоматами, которые и сами прекрасно справлялись, кормить рыбок в огромном аквариуме и учить лингвистику. Еще можно было потрепаться за жизнь с ВИ базы, сбацать какой-нибудь невероятный салатик… да все можно было. Хотя и скучно. И песенка прицепилась.
…Губы слаще земляники лесной,
потому что она лю-убит,
потому что она лю-убит, — допела Алиса, с удовольствием глядя на себя в зеркало. Насчет бровей все было правильно. И насчет губ. Не зря она пол суток проколдовала в химической лаборатории, доведя ВИ до умопомрачения — помада получилась классная. А вот глаза у Алисы вовсе не синие — карие с прозеленью и серым ободком вокруг радужки. Кожа не персиковая, но загар еще держится. А если перестанет — можно будет заглянуть в солярий. И волосы вовсе не черные, как у героини песенки, и не длинные — обыкновенное каре. Оттенок чуть рыжеватый. Но его можно сменить, если захочется. Млин, ну как же пишутся эти пол-? Девушка сердито встряхнула головой.
…Потому что она любит.
Алиса не могла сказать себе, что кого-то любит. Предчувствие любви жило в ней свечением, маленьким огоньком, но самой любви не было. Иначе не торчала бы она здесь, на этой забытой богом базе на краю космоса. И пусть ей не говорят великие ученые, что космос бесконечен. Сами они на этой базе не сидели. Алиса сердито потерла глаз. Решила, что сегодня больше ничего не выучит, и лучше пойти спать. И пошла. И ей приснился сон.
Ее вели под конвоем по зеленому кафельному коридору. Охранников Алиса не видела. Не видела и оков, хотя руки точно прилипли к телу, и это ужасно мешало двигаться. А еще шажки получались короткие: привыкши ходить размашисто, из-за этого девушка раз или два чуть не пропахала носом пол. Кажется, у Флобера была такая повесть «Саламбо». Там знатным карфагенянкам щиколотки соединяли тонкой цепочкой, чтобы походка получалась плавной и величавой. А может, не карфагенянкам? Величавая, счазз же! Идешь, как в смирительной рубашке, подумала Алиса и бросила взгляд на себя. Нет, не смирительная — просто хламида какая-то. А как еще назвать скользкий пластиковый мешок с четырьмя дырками для ног, рук и головы?
Тут перед ней открылся овальный проход в камеру. Здесь все было функционально донельзя: светильники дневного света наверху, вокруг все тот же кафель, белый для разнообразия. Алиса проскользила босыми ногами по его гладкой поверхности и въехала в полупрозрачный, с мягкими обводами шкаф, то ли ванну, поставленную на попа. Тут ее заставили развернуться, войти в этот шкаф спиной, мягко чпокнула дверца. Девушка оказалась взаперти, и шкаф вместе с ней стал заваливаться навзничь. Согнутые в локтях руки раздвинулись и прилипли к задней стенке. Что-то стиснуло пальцы. И потом уже не снилось ничего.
Утром сон не шел у Алисы из головы. А еще болели руки в локтевых сгибах и подушечки пальцев. Повреждений девушка не обнаружила и списала все на впечатлительность. Но все равно при работе с ВИ перешла в голосовой чат, потому что печатать было неловко.
Ночью сон повторился с вариациями.
Алиса стояла в том же самом зеленом коридоре, только насквозь мокрая и воняющая дезинфекцией. Она бы погордилась, что крута — редко кому снятся запахи, — но больно уж неприятно липли к лицу мокрые волосы. А руки опять не двигались. Несколько раз девушка яростно встряхнула головой, чтобы освободить глаза, и поехала на скользком полу. Тот с жадным чмоканьем всосал текущую с нее воду.
Алису поймали и ловко завернули к овальной двери. Зал за ней был пошире и пониже вчерашнего, тоже весь овальный и приглушенный, разделенный надвое перламутровой перегородкой. По обе стороны от перегородки прямо в воздухе висели на уровне бедер узкие эргономические платформы. На правой кто-то лежал: Алиса успела разглядеть под соскользнувшей пленкой крупную босую ступню. Девушку подтолкнули к левой. Платформа опустилась и ударила под коленки. Алиса опрокинулась, сглотнула от резкого взлета и поняла, что не может шевельнуться. А только лежать на спине, как ее уложили, и пялиться в потолок.
Сверху упала, укрывая до пояса, скользкая пленка, царапнула колени.
Женский, явно искусственный голос затараторил:
— Объект тринадцать слэш двадцать четыре. Жизненные показатели в норме. Мозговая активность в норме. Кровь в норме. Показаны легкие транквилизаторы.
— Отставить!
Это был потрясающий голос — повелительный, яркий и чистый. Алиса всегда мечтала такой услышать — чтобы мурашки по хребту, чтобы свернуться калачиком и подставить хребет под ласку или удар.
По телу разлилось тепло, и сразу перестало быть страшно.
— Чистота эксперимента важнее… — чуть мягче продолжал мужчина, точно делился с кем-то своими заботами, включая и ее, Алису. — Зрачки реагируют. Слабый массаж, «бабочку» в локтевой сгиб. И сто миллиграммов для начала.
Слова текли поверх сознания, как теплая вода, и совсем не сразу дошло до девушки, что язык этот ей не знаком. Смысл она понимает, но язык — сама она знала четыре, еще около десятка могла определить по звучанию. Этот был ей не известен и ни с чем не ассоциировался. Алиса даже попыталась очнуться, но ей было так хорошо, что попытка так и осталась вялым движением разума. Девушка становилась легкой, как воздушный шарик, и непременно улетела бы, если бы платформа не удерживала и мягко не покалывала снизу.
Волшебный голос замолчал. Алиса застонала с досады. И испугалась шумного тяжелого дыхания и оклика из-за перегородки:
— Эй, кто тут?
— Я.
И, чувствуя, что невидимый собеседник не удовлетворен ответом, продолжила:
— Алиса Кононова, восьмой рудничный комплекс. А ты?
— Неважно. Связь есть? Запоминай, — последовал длинный ряд букв и цифр. — Скажи: пусть ответят превентивным ударом! Выжгут все к чертовой матери! И еще — ни в коем случае не сообщай им координаты Земли!
— Можно подумать, я их знаю, — Алиса фыркнула. Сон стал напоминать какой-то космический боевик или гамалку. Приятно, конечно, пострелять на досуге…
— Выброс гормонов! Внимание! — пробубнил искусственный голос. — Выброс гормонов… Внимание!
— Они вампиры! Они хотят нас уничтожить! — выкрикнул мужчина из-за перегородки и, резко всхлипнув, замолк.
— Объект тринадцать слэш двадцать один стабилизирован.
— И как это понимать? — зазвенел над Алисой тот самый яркий властный голос, от которого мурашки по хребту и низ живота взрывается искристым огнем, разлетающимся от пяток до темени.
— Возможно, присутствие самки… — в голосе отвечавшей проскользнула виноватость.
— Бесценный опыт, — с издевкой продолжил властный. — Но постараемся его избежать. На будущее.
— Постараемся. Уберите его.
Перегородка мягко вздрогнула, по коже Алисы пробежал сквознячок. Она попыталась разглядеть что-либо, скосив глаза, но кроме потолка, а также верха перегородки и стены, ничего не увидела.
— Состояние самки стабильно. Успокоительное внутримышечно, прану потом можно очистить… — протянула собеседница неуверенно.
Прана? Жизненная энергия… И еще вампиры… Алиса захихикала. Ну просто как у Высоцкого:
«Я ушел в запой от одиночества,
По ночам я слышу голоса»…
Хотя вроде ничего, кроме сока, она не пила.
— Самки ведь более живучи, верно? — спросил властный. — Тогда еще триста и пятьдесят миллиграммов из нее. Приступайте.
Больно кольнуло в ягодицу, и для Алисы наступила темнота.

Алису шатало, голова кружилась, и пятиминутный путь до медотсека, казалось, занял часы. Она включила медицинского робота, и тут же начались какие-то уколы, анализы, и резкое верещание диагностера о критическом падении давления, сахара в крови, гемоглобина, и обескровливании при отсутствии наружных и внутренних повреждений. Алиса приказала роботу заткнуться. Лежа под капельницами, девушка то бесилась, то плакала, то грызла губы. Больше всего ее мучило не то, что неизвестный мужчина оказался прав, и она невесть как и почему столкнулась с цивилизацией вампиров. И даже не то, что она — холера! — забыла координаты планеты, по которой следует нанести ядерный удар. А то, что обладатель прекрасного, невероятного, удивительного голоса ее, Алису, предал. Самка, объект для опытов, дойная корова!.. Все стерильно и высокотехнологично, а сами? Фашисты недорезанные, подумала Алиса, и вслух добавила несколько слов непечатных, но доставивших ей истинное наслаждение. Девушка читала, как в войну, которую называли Второй мировой и Отечественной, детей использовали, как доноров, для раненых немцев; безжалостно, до капли высасывали из них кровь. Сволочи, яростно подумала Алиса, я вам не ребенок. Я так просто не дамся!
Хотя что она может сделать? Постараться не спать? На кофеине и глюкозе можно продержаться суток трое. И… дело даже не в ней, их как-то нужно остановить! Предупредить Землю. Пусть ей не поверят, пусть считают сумасшедшей, все равно она будет знать, что сделала все, что смогла.
Девушка облизала пересохшие губы:
— ВИ! Дай мне связь с орбитальной базой.
— В связи с повышенной солнечной активностью ближайшие три дня связь нестабильна. На данный момент связаться не удалось. Повторить попытку?
Алиса выругалась.
Связи не было ни через час, ни через два, ни через четыре. Остаток дня девушка провела в каком-то лихорадочном нетерпении и, когда автоматика зажгла искусственный свет, снова направилась в медотсек. Но медицинский робот — не терпящим пререканий тоном — в ударной дозе кофеина Алисе отказал. Самостоятельно взламывать шкаф с лекарствами она не могла, а робота — не рискнула. Ушла к себе и достала из рюкзака праздничную бутылку коньяка.
— Крови моей хотите? Ну, будет вам кровь, — повторяла она, вливая в себя чашку за чашкой и не чувствуя опьянения. На четвертой вроде бы чашке Алису сморило. И сон продолжился. Девушка лежала на той же эргономической платформе, укрытая скользкой пленкой до подбородка. Назад стремительно уплывали зеленые кафельные стены коридора и лампочки на потолке. Во рту было горько и сухо, и все трын-трава.
— В сон мне желтые огни, — во весь голос заорала Алиса любимого Высоцкого, — И хриплю во сне я:
Повремени, повремени,
Утро не дряннее…
Поняла, что безбожно перевирает слова, и хрипло расхохоталась. А платформа между тем завернула в овальный проем.
То ли это было помещение, что вчера, или просто типовое, Алису не интересовало. Она забавлялась тем, что раскачивала свое летучее ложе, мешая ему причалить к перегородке. И даже, кажется, преуспела. А еще — впервые за все время — смогла повернуть голову и рассмотрела, как по прозрачной трубке начинает ползти ее кровь.
— Объект тринадцать слэш двадцать четыре… Интоксикация! Внимание! Угроза заражения коллекторов! Показана тотальная очистка праны. Внимание! Объект тринадцать…
Искусственный голос заткнулся. Иглу выдернули из вены, руку резко согнули в локте. А потом хлестнули по щеке. Сквозь наплывающие слезы Алиса разглядела склонившегося над ней мужчину: бесцветные волосы, рассыпанные по худым плечам; впалые щеки, похожий на щель рот. Красная от космического загара, точно обожженная, кожа. И того же цвета радужка сощуренных глаз.
И знакомый — яркий, ясный, повелительный голос:
— Самка! Ты будешь наказана!
Контраст между голосом и внешностью был такой, что Алисе тут же захотелось зажмуриться. Но тогда он подумает, что она боится. Девушка дернула головой, стряхивая слезы.
— Да пошел ты! Комар-переросток!
— Объективно… комары-самцы кровью не питаются.
— А Волга впадает в Каспийское море. Отпусти меня, слышишь? Я разумная!
— Бездоказательно.
Алиса задумалась. Альбинос ей не мешал. Только губы кривил слегка. Девушке все мерещилась в их уголке засохшая капелька крови, и это здорово сбивало с мысли.
— Я, между прочим, знаю таблицу умножения! До девяти! По-английски! — выкрикнула она. И даже сумела вполне благополучно добраться до семью восемь, а дальше забыла. Зато припомнила химическую формулу дуста, спектральные классы звезд и закон Бойля-Мариотта.
— Кошки способны воспроизвести до двухсот различных звуков и воспринимают девятнадцать оттенков серого, — вампир устало потер глаза. — Вы агрессивны и плохо поддаетесь дрессировке, но мы постараемся с этим справиться.
— Нет.
— Почему?
— Потому что мы умеем любить.
Слова сказались сами собой, без участия разума.
Брови у нее черны, точно смоль,
А глаза синей, чем небо весной.
Губы слаще земляники лесной…
Песенка упрямо забилась в голове, а альбинос наклонился. И Алиса поняла, что ей все равно, что случится сейчас. Она не станет ни кричать, ни плакать, ни просить пощады, даже если он вопьется ей в горло. Не станет призывать на помощь Землю, требуя превентивного ядерного удара. Потому что у него тот самый яркий властный голос, от которого мурашки по хребту и низ живота взрывается искристым огнем, разлетающимся от пяток до темени. И, кем бы он ни был, каким бы он ни был…
Потому что она любит,
Потому что она любит…
— Объект тринадцать слэш двадцать четыре ядовит! — задребезжал механический голос. — Опасность отравления сто и одна сотая процента! Внимание! Объект…
— Доктор! — закричала испуганная женщина. — Вы же не собираетесь?! Эксперимент опасен! Это же дикость! Каменный век!
Но, похоже, упрямства в вампире было не меньше, чем в его неудавшейся жертве. Клеенка полетела в сторону, и шеи Алисы — там, где она плавно перетекает в плечо — коснулось теплое дыхание.